Житель Сергиевки губкинской территории — о ликвидации последствий взрыва Чернобыльской АЭС

Чернобыльская авария стала как крупнейшей за всю историю атомной энергетики. Однако трагедий могло быть ещё больше, если бы сотни тысяч советских граждан не приняли участие в устранении последствий аварии.

По официальным данным, для ликвидации последствий катастрофы были мобилизованы более 600 тыс. человек со всех республик СССР. Среди них был и наш земляк – житель Сергиевки, главный геолог «Комбината КМАруда» Владимир Холмовой.

Родители нашего героя – металлурги, которые приехали в Губкин на стройку карьера. Владимир Александрович здесь пошёл в первый класс. Окончив геологический факультет Воронежского университета, несколько лет жил на Севере, вернулся в город лишь в мае 1986 года.

«Честно говоря, я не очень тогда был осведомлён о Чернобыльской катастрофе. Как только приехал, пошёл в военкомат, стал на воинский учёт, устроился работать на Лебединский ГОК. Несколько раз мне давали повестку, но всё время из Белгорода возвращали домой. Пока дойдут по алфавиту до моей фамилии, группу уже наберут. Наверное, это меня и спасло. Ведь, если бы я попал в Чернобыль сразу после катастрофы, то вряд ли бы сегодня разговаривал с вами», – поделился собеседник.

В августе Холмового отправили на службу на Воронежскую атомную станцию, а в конце декабря вызвали домой. Через день в час ночи за ним пришли, дали время собраться. Курск, Киев, а затем он попал в 26-ю Кинешемскую бригаду химзащиты, которая базировалась в селе Ораное внутри тридцатикилометровой зоны от разрушенного реактора. Он был назначен командиром взвода радиационной и химической разведки.

«Жили в полевом лагере – обычные брезентовые армейские палатки с печкой. А питание там было незабываемое. Усиленный рацион – фрукты, джемы, сгущенное молоко. Впервые узнал, что такое «шведский стол», попробовал пепси-колу. Повара готовили в полевых кухнях из продуктов, к которым мы привыкли, но так, что воспоминания о тех супах и отпадных кашах на всю жизнь остались. Сначала занимались чисткой крыши третьего энергоблока», – рассказал ликвидатор.

Но эти работы длились недолго. Выпал снег, и невозможно было продолжать, так как его толщина была не меньше 20 сантиметров. В январе Холмового послали на станцию жить постоянно. Спали по четыре часа в день. Занимались уборкой территории, чисткой радиаторного зала.

«Дозиметрист делает замер радиации и определяет время, которое можно работать – 45 сек. Вёлся индивидуальный дозиметрический контроль на каждого человека. Существовали определённые нормативы на дозы облучения, превышать которые категорически было нельзя. За этим следили специально обученные люди, и не дай Бог, кто‑то бы допустил, что подразделение получило больше положенной дозы. Максимальная доза за всё время пребывания в Чернобыле не должна была превысить 25 рентген. Когда этот максимум приближался, человека отправляли обратно. Это неукоснительно выполнялось. Всего я пробыл там 78 дней, но этого хватило на всю жизнь», – поделился наш герой.

Владимир Александрович своими глазами увидел глобальнейшее происшествие, которое не с чем больше сравнить. Он был там и знает о нём больше, чем мы из книг и фильмов.

«Какие непоправимые последствия могут быть, если атом перестанет подчиняться. Не дай Бог. Отношение к жизни изменилось. Теперь я точно знаю, что нельзя относиться разгильдяйски к предъявляемым требованиям по безопасности в любом производстве – все они прописаны на основе ошибок и практического опыта. И если кому‑то покажется, что можно нарушить технологию, допустить непрофессионализм, то надо вспомнить 26 апреля 1986 года и Чернобыльскую АЭС», – завершил Холмовой.